Водитель, дожидась нас, самозабвенно тер влажной тряпкой лобовое стекло автомобиля. Как и прежде, на всем корпусе железного монстра не было ни пылинки, ни пятнышка, и лишь сумасшедшее солнце расплескивало по черной зеркальной поверхности ослепительные протуберанцы. Казалось, дотронься – и от руки только угли останутся.

– Доброе утро! – сказал водитель. Тот же самый водитель-католик, что вез меня в прошлый раз.

– Доброе утро! – сказал я.

– Доброе утро! – сказала подруга.

Она держала кошку, я – пакеты с консервами и песком.

– Чудесная погода, на правда ли? – произнес водитель, глянув вверх. – Небо прямо просвечивает! Я кивнул.

– Через такое небо, наверное, послания Бога проходят легче всего? – поинтересовался я.

– О нет, вовсе нет! – отвечал мне водитель с улыбкой. – Послания Бога и так уже есть во всем, что нас окружает. В цветах, в камнях, в облаках...

– А в автомобилях? – спросила моя подруга.

– И в автомобилях, – подтвердил водитель.

– Но ведь автомобили делают на заводах! – не удержался я.

– Во всем, что делают люди, обязательно скрывается воля Бога.

– Как клещ в ухе? – спросила подруга.

– Как воздух, – уточнил водитель.

– Что же – выходит, в автомобилях, сделанных в Саудовской Аравии, должен сидеть Аллах?

– В Саудовской Аравии не делают автомобилей.

– Что, в самом деле?

– В самом деле.

– Тогда какой бог скрывается в автомобилях, которые делают в Америке для экспорта в Саудовскую Аравию? – спросила подруга. Вопрос был не из легких.

– Да, надо же вам все про кошку объяснить!.. – пришел я на помощь водителю.

– Милая киска! – отозвался тот с заметным облегчением.

Киска могла показаться какой угодно, но только не милой. А точнее – всем своим видом она доказывала обратное. Шерсть на боках вытерлась, точно ворс истоптанного ковра, хвост выгнулся кочергой под углом в 60 градусов, зубы пожелтели, левый глаз гноился от раны трехлетней давности, зрение становилось все хуже. В последнее время я просто не знал, в состоянии ли бедняга отличить старый кед от картофелины. С лап ее горошинами свисали мозоли, уши разъело клещом, и уже просто от старости это сокровище портило воздух по всей квартире раз двадцать на дню. Когда жена только притащила ее домой, подобрав под скамейкой в парке, это был совершенно обычный котенок; но годы шли, и по склону семидесятых бедное животное уже катилось, как шар в кегельбане, к собственному концу. Даже клички у нее не было. Являлось ли отсутствие клички для кошки трагедией, или же ей так было лучше – этого я не знал.

– Кис-кис – сказал водитель, наклонился к кошке, однако трогать не стал. – Как зовут?

– Никак не зовут, – ответил я.

– Ну, каким-то же словом вы ее подзываете?

– Не подзываю, – сказал я. – Она просто так существует.

– Но все-таки... Это же не какой-нибудь неподвижный предмет; раз перемещается туда-сюда по собственной воле – значит, должно быть и имя.

– Селедки в море тоже перемещаются по собственной воле, однако никто почему-то не придумывает для них имена!

– Между селедкой и человеком не может быть отношений, основанных на эмоциях. И к тому же, селедку зови, не зови – она своего имени все равно не услышит. Хотя, конечно, называть что-нибудь или не называть – дело глубоко личное.

– По-вашему, человек называет отдельным именем только то, что двигается, переживает и имеет уши, так, что ли?

– Именно так! – и водитель несколько раз кивнул, словно убеждая в своей мысли себя самого. – А ничего, если я сам ее как-нибудь назову?

– Да мне все равно, – пожал я плечами. – Но как?

– Ну, например – Селедка. Ведь до сих пор с ней обращались как с селедкой... Как думаете?

– По-моему, совсем неплохо.

– Ведь правда? – и он просиял от гордости.

– А ты как думаешь? – спросил я у подруги.

– Замечательно! – сказала она. – Прямо как в дни Сотворения Мира...

– Да будет Селедка! – изрек я торжественным тоном.

– Селедка, ко мне! – позвал водитель и взял кошку на руки. Та с перепугу укусила его за большой палец и тут же испортила воздух.

Водитель довез нас до самого аэропорта. Пока мы ехали, кошка смирно сидела рядом с водителем. И всю дорогу пускала газы. Это я понял, заметив, как водитель то и дело приоткрывает окно. Я подробно рассказал ему, что нужно и чего нельзя делать с кошкой. Как чистить ей уши, где покупать дезодорант для песка, сколько давать еды и так далее.

– Можете не беспокоиться, – сказал водитель. – я позабочусь. Я же теперь ей крестный отец, как-никак...

Дорога была совершенно пуста, и машина неслась по ней к аэропорту, точно лосось по реке на нерест.

– А почему, например, у кораблей есть имена, а у самолетов – нет? – спросил я водителя. – Почему все самолеты называют только номерами: Девятьсот Семьдесят Первый, Триста Двадцать Шестой, – и никто не придумывает и для них имена – что-нибудь типа «Летучий Ландыш» или, скажем, «Роза Небес»?

– Наверное, самолетов гораздо больше, чем кораблей... Массовая продукция.

– Ну что вы! Корабли – та же массовая продукция, и уж их-то на свете побольше, чем самолетов!

– Да, но... – и он на несколько секунд замолчал. – Это же все равно, что давать имена городским автобусам!

– А что? По-моему, автобусы с именами вместо номеров – это так романтично! – вставила подруга.

– Если всем автобусам в городе дать имена, то пассажиры начнут привередничать, выбирая, какой автобус им больше нравится. Скажем, на всем маршруте от Синдзюку до Сэндагая все будут ждать «Антилопу», а на «Ослика» садиться никто не захочет!

– сказал водитель.

– А ты как думаешь? – спросил я у подруги.

– Это верно, – кивнула она. – Я бы тоже не села на «Ослика».

– А вы представьте, каково водителю «Ослика»! – заговорила в водителе профессиональная солидарность. – Водитель «Ослика» ведь ни в чем не виноват!

– Это точно, – согласился я.

– Ну да, – вроде бы согласилась и она. – Но на «Антилопе» я бы все-таки прокатилась!..

– Я все понял! – осенило вдруг водителя. – Для кораблей просто продолжают придумывать имена – по традиции, сложившейся еще до того, как возникло массовое производство. Если рассуждать логически, это – все равно что придумывать кличку для лошади. У тех самолетов, что использовались как чьи-то персональные лошади, были свои имена. Помните – «Энола Гей» или «Дух Сент-Луиса»... Предмет отождествлялся с существом, способным на ДУШЕВНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ.

– Выходит, главное условие для получения имени – это наличие души?

– Вот именно.

– А что, цель, с которой имя дается – это уже второстепенный фактор?

– Именно так. Для выполнения цели вполне достаточно чисел. Вспомните, что делали с евреями в Аушвице...

– Да уж, – сказал я, – Ну, хорошо: допустим, что «способность к душевному взаимодействию» – главное условие для получения имени. Ну, а как же тогда появились имена у станций метро, парков, бейсбольных полей? Здесь ведь душа не при чем!

– Так ведь если станции метро никак не назвать – это ж какая путаница начнется...

– Но я же прошу, чтобы вы объяснили не цель – зачем имя дается, – а условия, необходимые для того, чтобы имя приобрести!

Водитель крепко задумался – и не заметил, как на светофоре зажегся зеленый свет. Пижонский микроавтобус – «Тойота» последней модели с тентом для кемпинга – просигналил нам сзади, нещадно фальшивя, мотивчик из «Великолепной Семерки».

– Пожалуй, именем называют только то, что нельзя ничем заменить. Станция Синдзюку – это станция Синдзюку, и на станцию Сибуя 19 ее не перетащишь... Да, именно эти два условия: незаменимость – и, следовательно, невозможность массового производства... Что вы на это скажете?

– Вот было бы забавно, если бы Синдзюку вдруг оказалась где-нибудь на Экода! – развеселилась подруга.

– Если станция Синдзюку окажется на Экода, то это будет уже станция Экода! – возразил водитель.